Основоположником новой лечебно-диагностической концепции, возникшей в 60—80-х годах XVII века и предполагавшей внедрение в практическую медицину принципиально новых подходов к диагностике и лечению, по праву считается выдающийся английский врач Т. Сиденгам (T. Sydenham), а важнейшей отличительной особенностью этой концепции стал полный отказ от прежней ориентации на диагностическое домысливание "внутренних страданий организма" (ближайших причин болезней) и их характеристик. Т. Сиденгам считал, что человеческий разум не может "постичь причинный хаос природы", а способен "охватывать лишь внешние явления", вследствие чего основным объектом диагностического исследования должны быть не ближайшие причины болезней, а сами болезни — их отдельные нозологические формы ("species"). Последнее, с точки зрения Т. Сиденгама, не требовало привлечения никаких теоретических данных, "никаких гипотез", никакого домысливания и было вполне достижимо на основании сбора и систематизации только внешних проявлений болезни — ее симптомов ("припадков") [1, 2].

В полном соответствии с традиционными онтологическими представлениями о болезни как о живом существе, возникающем и развивающемся по своим собственным законам, Т. Сиденгам полагал, что каждая нозологическая форма ее обладает строго индивидуальным, присущим только ей одной набором "внешних болезненных явлений".¹ "Высшее Существо подчиняется законам, не менее определенным, производя болезни, чем скрещивая растения или животных (прямо указывал Т. Сиденгам). Тот, кто внимательно наблюдает порядок, время, час, когда начинается переход лихорадки к фазам, феноменам озноба, жара, одним словом, всем свойственным ей симптомам, будет иметь столько же оснований верить, что эта болезнь составляет определенный вид, как он верит, что растение представляет один вид, ибо оно растет, цветет и погибает одним и тем же образом" [3].

Иными словами, если Гален направлял взгляд врачей внутрь человеческого тела, то Т. Сиденгам заставил его свободно скользить по поверхности, тщательно фиксируя лишь внешние "болезненные явления". Причем эти явления объявлялись независимыми от конкретного больного, а больной считался источником искажений, которые он в силу своих индивидуальных особенностей, связанных с возрастом, полом, образом жизни, темпераментом, вносит в "истинную картину болезни". "Нужно, чтобы тот, кто описывает болезнь, — указывал Т. Сиденгам, — позаботился о различении свойственных ей симптомов, являющихся ее обязательным сопровождением, от случайных и необязательных, зависящих от темперамента и возраста больного" [3]. Развивая параллель между болезнями и растениями, Т. Сиденгам не без сарказма заметил, что ни одному ботанику не придет в голову рассматривать "укусы гусениц в качестве характерных особенностей листа" [3]. В рамках новой лечебно-диагностической концепции диагностическому исследованию подлежал не больной, а болезнь, основные характеристики которой совершенно не зависели от конкретного организма. Организм воспринимался лишь как сцена, на которой в соответствии с заранее написанным сценарием разыгрывался спектакль болезни. Как справедливо заметил по этому поводу известный французский философ и историк М. Фуко, диагностическое исследование стало "принимать больного во внимание, лишь выводя его за скобки" [2].

Сам процесс диагностического поиска стал включать в себя два основных этапа. Первый этап предполагал предельно тщательное выявление и фиксацию всех без исключения симптомов. "Необходимо... в этом подражать художникам, — писал Т. Сиденгам, — которые, создавая портрет, заботятся о том, чтобы отметить все, вплоть до знаков и самых мелких природных деталей, которые они встречают на лице изображаемого персонажа" [3]. Для того чтобы ни один штрих в портрете болезни не остался бы незамеченным или забытым, Т. Сиденгам предложил врачам постоянно записывать сделанные ими наблюдения и, таким образом, поставил вопрос о необходимости вести истории болезни, в которых надлежало фиксировать только наблюдавшиеся у постели больного факты. "Когда Вы составляете историю болезни, — указывал, в частности, Т. Сиденгам, — то всякие философские гипотезы, как бы ранее ни занимали Ваш ум, должны быть оставлены. Надо отмечать лишь ясные и естественные феномены болезни... Те врачи, чьи умы искажают факты, награждают болезни свойствами, которые существуют лишь в их головах" [3].

Второй этап диагностического поиска заключался в обязательном сопоставлении составленного "точного портрета болезни" с имеющимися описаниями всех известных болезней с целью обнаружения возможных сходств (аналогий). Если аналогия возникала — ставился диагноз, если не возникала — рождалась новая нозологическая форма. Принцип аналогии форм играл в практической медицине конца XVII—XVIII веков столь существенную роль, что, по меткому выражению М. Фуко, стал фактически "законом образования сущностей" [2]. "Врач, исследовав больного, соединив припадки в целое, ищет в носологической² системе форму, подобную наблюдаемой; если находит ее, распознавание болезни (diagnosis morbi) кончено; если не находит, то составляет новую форму болезни, — писал профессор Московского университета И. В. Варвинский. — Чем врач внимательнее к явлениям, им наблюдаемым... тем чаще ему не удается найти в системе форму, совершенно соответствующую им наблюдаемой, тем чаще он бывает вынужден вставлять в систему новые формы болезней" [4].

И. В. Варвинский не только исчерпывающе точно описал работу врача XVIII века, но и отметил одно из важнейших последствий внедрения новых подходов к диагностике. Этим последствием стал стремительный рост количества нозологических форм болезней. Так, если в период галенизма количество нозоформ исчислялось десятками, на рубеже XVII и XVIII веков сотнями, то уже в начале второй половины XVIII века — тысячами. Например, в нозографии Б. де Соважа, датированной 1763 годом, содержалось более 2400 нозологических форм болезней [5].

Необходимость свободно ориентироваться в столь значительном множестве совершенно разнородных, не связанных ни друг с другом, ни с организмом человека "болезненных индивидуумов" требовала их обязательной систематизации, без которой нозологическое поле грозило превратиться в неуправляемый и неподлежащий практическому использованию информационный массив.

Решение этой проблемы было найдено в составлении классификаций, подобных тем, которые в середине XVII века активно создавались и внедрялись в минералогии и ботанике для "легчайшего обзора множества разнородных явлений" [4]. Натуралисты распределяли такие явления на основе присущих им внешних признаков, выстраивая иерархические системы классов и их подклассов (роды, отделы, виды). Аналогичным образом поступили и врачи. Например, "варикоз", гематурия, геморрой, "нарушения менструаций" и кровавая рвота были признаны самостоятельными нозоформами, по основному внешнему признаку отнесены к роду "Кровотечения", который в свою очередь вошел в состав класса "Болезни крови"³ [6].

Первая "ботаническая" классификация болезней была составлена самим Т. Сиденгамом. Вскоре последовали классификации Г. Бургаве, Ф. Гоффманна, X. Людвига и др., а уже в конце первой половины XVIII века "составление и усовершенствование классификаций болезней" превратилось в самостоятельный вид научно-практической деятельности, которому посвящали себя крупнейшие ученые медики того времени. Результаты их творчества стали публиковаться отдельно в виде так называемых нозографий, включавших описание, обозначение ("имя болезни") и классификацию всех известных болезней. Наибольшей известностью и популярностью в XVIII веке пользовались нозографии Б. де Соважа,⁴ К. Линнея, Фогеля, Вителя, Макбрайда, У. Куллена [5].

Первоначально возникнув как средство систематизации знания, классификации и нозографии очень скоро превратились в важнейший и совершенно неотъемлемый инструмент практической работы врача. Они служили матрицами, обеспечивавшими практическую реализацию принципа аналогии форм. С содержащимися именно в них данными врачи сопоставляли наблюдаемую у постели больного картину болезни и именно на их основе ставились диагнозы и возникали "новые формы болезней". Врач не мыслил свою практическую и исследовательскую деятельность без использования нозографии, и в первую очередь поэтому период истории практической медицины с конца XVII до конца XVIII века получил в работах ряда исследователей наименование классификационной медицины.

Отдельно отметим, что среди множества выделенных в конце XVII — начале XVIII века нозологических форм болезней были и бесспорные диагностические победы. Так, основоположник диагностической концепции классификационной медицины Т. Сиденгам впервые детально описал и выделил из острых лихорадок с сыпью скарлатину, из группы судорожных состояний — малую хорею (хорея Сиденгама), из группы заболеваний суставов — суставной ревматизм и подагру⁵. Получили известность его подробные и точные описания коклюша, кори, натуральной оспы, малярии, истерии. Г. Бургаве описал симптоматику спонтанного разрыва пищевода (синдром Бургаве), К. Пэрри — симптоматику диффузного токсического зоба (болезнь Пэрри) и лицевой гемиатрофии, Ж.-Б. Сенак — симптоматику нарушений ритма сердца. У. Геберден (старший) описал и выделил в самостоятельную нозоформу грудную жабу, а Ф. Фраполли — пеллагру. Дж. Прингл установил тождество "тюремной" и "больничной" горячек (сыпной тиф). Д. Гуддарт впервые описал цветовую слепоту. Ф. Пейрони выделил нозологическую форму болезни, характеризующуюся уплотнением белочной оболочки и перегородки полового члена с образованием узелков или пластинок, не спаянных с пещеристыми телами (болезнь Пейрони). П. Потт описал болезнь, поражающую позвоночник, приводящую к образованию кифоза и осложняющуюся образованием холодных абсцессов и натечников (болезнь Потта). Д. Котуньо выделил седалищную невралгию из группы артритических болей и ввел термин "ишиас", И. Футеджил детально описал симптоматику невралгии тройничного нерва. И. Пленк выделил и классифицировал первичные элементы кожной сыпи [7—11]. И это лишь часть завоеваний практической медицины конца XVII — начала XVIII века, связанных с внедрением диагностической концепции классификационной медицины.

* * *

Лечебная концепция классификационной медицины опиралась на то же фундаментальное положение, которым руководствовался и Гален — "лечит природа". Однако в отличие от Галена, требовавшего, не дожидаясь исхода борьбы "целебной силы природы" с возникшей болезнью, активного воздействия на ее ближайшую причину, Т. Сиденгам и его последователи полагали необходимым действовать существенно более осторожно.

В первом ("инвазивном") периоде болезни врач вообще был обязан, "затаив дыхание", только выжидать и наблюдать. Необходимость полного бездействия определялась тем, что, согласно представлениям Т. Сиденгама и его сторонников, лекарство, назначенное слишком рано или недостаточно обоснованно, могло "исказить сущность болезни", помешать ей достичь "ее истинной природы" и тем самым сделать ее "не соответствующей правилам". Последнее грозило либо "превращением болезни в неизлечимую", либо существенным искажением ее "точного внешнего портрета", а следовательно, ошибкой в диагнозе. "Начальные признаки болезни, — писал один из последователей Т. Сиденгама, — как раз и созданы для того, чтобы опознать класс, род и тип" [2].

Во втором периоде, когда симптомы усиливаются и достигают размаха, считалось достаточным лишь "уменьшить их ярость и приносимую ими боль". В третьем периоде — периоде стабилизации — полагалось "следовать шаг за шагом по пути, избранному Природой", подкрепляя ее, если она слишком слаба, и смягчая, "если она слишком сильно разрушает то, что ей мешает" [2].

Следуя по пути, избранному Природой, представители классификационной медицины старательно избегали применения сильнодействующих средств, обильных и частых кровопусканий. История медицины сохранила немало свидетельств того, насколько осторожными и неагрессивными были лечебные предписания Г. Бургаве, Г. Шталя, Ф. Гоффманна, А. де Гаена и других крупнейших врачей XVIII века [12]. Сам Т. Сиденгам был последовательным противником применения потогонных и многокомпонентных лекарственных средств. Исключение составлял, пожалуй, лишь прославленный в веках териак (см. сообщение 1 в журнале "Терапевтический архив" 7/2011). Он настолько дорого стоил, что уже этим оказывал весьма эффективное лечебное воздействие. Именно в этот период в медицинскую практику стали активно внедряться методы грязелечения, минеральные воды, климатотерапия. Особым направлением в рамках лечебной концепции классификационной медицины был поиск специфических средств лечения для каждой нозологической формы болезни. Первым с подобной идеей еще в начале XVII века выступил английский философ Ф. Бэкон [13]. Т. Сиденгам был прекрасно знаком с работами своего великого соотечественника, но решающую роль в том, что выявление таких средств было названо им главной задачей медицины, сыграли не рекомендации Ф. Бэкона, а опыт успешного использования в лечебных целях коры хинного дерева, которую начали активно применять в Европе в середине XVII века. Кора хинного дерева прекрасно помогала при лечении нескольких видов лихорадок (в частности, малярии) и была совершенно бесполезна при других болезнях [9]. Кроме коры хинного дерева в качестве специфических средств Т. Сиденгам признавал препараты железа для лечения анемий, ртуть при сифилисе и опий при болях⁶.

Поиск новых специфических средств лечения осуществлялся сугубо эмпирически и в плане обнаружения новых эффективных лекарственных препаратов особых результатов не принес. Исключение составляли лишь счастливые находки английских врачей У. Видеринга и Дж. Линда. У. Видеринг установил (1775), что настой из листьев наперстянки дает выраженный терапевтический эффект при определенных видах отеков⁷, а Дж. Линд обнаружил лечебные свойства свежих овощей и фруктов при цинге (1753).

Однако ориентацию лечебной концепции на поиск специфических лечебных средств для каждой нозологической формы не следует считать неосуществившимся замыслом. Она оказала чрезвычайно существенное влияние на развитие лечебной медицины, послужив одной из основных причин того, что в XVIII веке началось постепенное изменение отношения врачебного сословия к "рукодеятельным практикам" в сфере оказания хирургической, офтальмологической и акушерской помощи. Напомним, что еще во времена Галена начала складываться традиция, согласно которой врачи не только неохотно шли на хирургические вмешательства, но и предпочитали выполнять их чужими руками. В период Средневековья с его цеховым общественным укладом эта традиция достигла такого размаха, что фактически произошло разделение лечебной медицины на врачей, т. е. дипломированных специалистов, назначавших лечение, и ремесленников, оказывавших "рукодеятельную" помощь.

Большинство таких ремесленников готовили в порядке цехового обучения в мастерских банщиков, цирюльников или индивидуально у более опытных коллег по цеху. В ходе постоянных упражнений они приобретали, а затем совершенствовали навыки в выполнении существовавших тогда операций, наложении разного рода повязок, вправлении вывихов, оказании элементарной помощи при родах и т. п. Кроме сугубо практических знаний и умений эти лица никакого медицинского образования не получали. В их задачи входило лишь исполнение предписаний врача.

Врачи же "рукодеятельной" помощи больным, как правило, не оказывали. Занятие ремеслом считалось недостойным высокого звания "medicum purum", присваивавшегося только лицам, окончившим медицинские факультеты университетов. К обязанностям врача относились лишь постановка диагноза и назначение того или иного вида лечения. Если назначенное лечение предусматривало оказание "рукодеятельной" помощи, то ее осуществление отводилось ремесленнику. Очень немногие из окончивших медицинские факультеты университетов, рискуя потерять уважение в глазах коллег, оказывали хирургическую или офтальмологическую "рукодеятельную" помощь [14].

В конце XVII — начале XVIII века положение дел начало постепенно меняться. Стремление любыми путями найти специфические лечебные средства вызвало к жизни два встречных процесса. С одной стороны, врачи стали активно осваивать, изучать и самостоятельно применять различные "рукодеятельные практики", с другой — начали создаваться учебные заведения для подготовки хирургов и акушеров, для обучения их не только практическим навыкам, но также анатомии, основам теоретической и практической медицины. В 1731 г. усилиями выходца из цеха цирюльников Ж.-Л. Пти открывается Королевская академия хирургии в Париже, которая уже в 1743 г. уравнивается в правах с медицинским факультетом университета. На протяжении XVIII века медико-хирургические академии одна за другой создаются в Швеции, Германии, Дании, Австрии, России. В 1725 г. в Страсбурге под руководством профессора Фриде открывается первый в Европе Повивальный институт. В 1751 г. повивальные институты создаются И. Редерером в Геттингене и И. Меккелем в Берлине. Во второй половине XVIII века подобные учреждения в Германии были организованы в Дрездене, Касселе, Иене, Марбурге. С 1765 г. акушерские школы появляются и в Англии. На протяжении XVIII века существенно расширяется объем преподавания хирургии, глазных болезней и акушерства на медицинских факультетах университетов [14].

Результаты этих процессов не заставили себя долго ждать. Уже первая половина XVIII века была ознаменована чередой крупных прорывов в сфере оказания офтальмологической и акушерской помощи. В начале этого столетия М. Бриссо (1705) и А. Мэтр-Жан (1707) независимо друг от друга установили, что катаракта локализуется в хрусталике, а их работы вынудили Французскую академию наук признать, что "можно видеть и без хрусталика, то есть без того, что всегда считалось главнейшим орудием зрения"⁸. Прямым следствием этого открытия стала разработка Ж. Давиэлем (1747) принципиально нового метода лечения катаракты, возвращавшего людям зрение, — операция экстракции катаракты, которая триумфально сменила известную с древнейших времен процедуру нисдавления (опрокидывания хрусталика в стекловидное тело).

В 1729 г. английским хирургом У. Чезелденом предложен и успешно апробирован метод лечения послетравматических заращений зрачка — операция создания нового искусственного зрачка, предусматривавшая введение узкой иглы через склеру за радужку с разрезом последней сзади наперед. Приблизительно в эти же годы Г. Бургаве и Л. Гейстером была определена роль воспалительных поражений слизистой оболочки носа и сужения слезно-носового канала в возникновении гнойных дакриоциститов, а Д. Анелем предложен простой и эффективный способ его лечения путем зондирования канала с последующим промыванием с помощью шприца⁹ [15, 16].

Главным событием в сфере оказания акушерской помощи стало изобретение в 1723 г. гентским хирургом И. Пальфином первых акушерских щипцов, позволявших извлекать живой плод¹⁰.

После того как в середине XVIII века этот инструмент был усовершенствован А. Левре и В. Смелли (увеличена длина, модифицирован замок, введена тазовая кривизна), щипцы получили широчайшее распространение и стали чрезвычайно эффективным средством родовспоможения, спасшим немало жизней. Кроме того, в результате успешной разработки "учения о женском тазе" (Г. ван Девентер, Л. Гейстер, Ж. Боделок) и "учения о естественных родах" (Т. Денман, Н. Пюзо) акушерская практика пополнилась такими эффективными и сравнительно безопасными операциями, как операции поворота, искусственных преждевременных родов (Т. Денман, Маколь, 1765), прокола и разрыва оболочек плодного яйца при кровотечениях (Ю. Зигемундин, 1690), разреза маточного зева во время родов (Ловерж, 1788) [14, 17]. Перечисленные завоевания XVIII века обеспечили бурное развитие акушерства и офтальмологии, причем не только как сфер практической деятельности, но и во многом предопределили их выделение в самостоятельные научно-практические медицинские дисциплины.

Достижения в области хирургии были заметно скромнее и состояли преимущественно в совершенствовании методик выполнения известных операций грыжесечения, литотомии, ампутации, трепанации; хирургического лечения сосудистых аневризм; вправления вывихов, наложения иммобилизирующих повязок при переломах. Жесточайшей критике были подвергнуты прежние травматичные методики остановки кровотечений, и показано, что в большинстве случаев вполне достаточным является "ручное прижатие" или тампонада. С этой точкой зрения в конечном итоге согласился даже изобретатель винтового турникета для остановки кровотечений Ж-Л. Пти.

Из новых хирургических приемов, разработанных и получивших признание в XVIII веке, можно назвать катетеризацию мочевого пузыря (Ф. Пейрони, П. Дезо), промежностную уретротомию (Ф. Пейрони), хирургический метод лечения разрыва ахиллова сухожилия, радикальную мастэктомию с иссечением мышц и грудной фасции при раке молочной железы (Ж.-Л. Пти), неэйротомию тройничного нерва для устранения нестерпимых болей (Ж. Марешаль), аутотрансплантацию кожи для закрытия различных дефектов и операцию тенотомии для "исправления контрактур суставов" (Дж. Хантер) [10].

Основным препятствием, мешавшим подлинному развитию хирургии, являлось отсутствие эффективных методов лечения ран, превращавшее любую операцию в смертельно опасное действие. Неслучайно на протяжении всего XVIII века проведение хирургического вмешательства, например, при неущемленных грыжах квалифицировалось властями большинства стран Европы как преднамеренное убийство [18].

* * *

Завершая рассмотрение процесса реформирования практической медицины в XVII—XVIII веках, необходимо отметить, что происшедшие в этот период преобразования не могут быть оценены однозначно. Но нельзя не признать, что лечебно-диагностическая концепция классификационной медицины имела бесспорные достоинства, а ее внедрение позволило добиться прогресса в решении целого ряда проблем практической медицины.

Во-первых, была устранена сравнительная небрежность галеновской диагностики и внедрено тщательное непосредственное исследование отдельных болезненных случаев. Во-вторых, новая лечебно-диагностическая концепция полностью освобождала врача от необходимости диагностического домысливания "внутренних страданий", ориентируя его деятельность на выявление и обобщение лишь объективных, доступных органам чувств, фактических данных. Еще раз повторимся, что многие врачи XVIII века пытались "проникнуть в тайну внутренних страданий тела", а ряд из них даже создали теоретические медицинские учения, направленные на объяснение того, какие изменения происходят в организме при болезнях. Однако никто из названных врачей не "вычислял" эти изменения в ходе диагностических исследований у постели больных и не опирался на них при выделении новых болезней. Все богатство теоретической медицинской мысли XVIII века использовалось исключительно для объяснения "природы" выделенных болезней. В-третьих, впервые в истории медицины было сконцентрировано внимание врачей на проблеме "распознавания" отдельных нозологических форм, что в свою очередь позволило выделить и детально описать внешнюю симптоматику целого ряда болезней. В-четвертых, сложилась чрезвычайно перспективная ориентация на поиск специфических лечебных средств для каждой отдельной нозологической формы болезни. В-пятых, развернулись масштабные процессы пересмотра отношения врачебного сословия к "рукодеятельным" методам оказания медицинской помощи, способствовавшие их бурному развитию.

Однако наряду с достоинствами лечебно-диагностическая концепция классификационной медицины имела и очевидные недостатки. Во-первых, она создала серьезные препятствия для разработки и совершенствования каких-либо диагностических приемов и методов, кроме выяснения жалоб, сбора анамнеза и визуального наблюдения, поскольку на этапе постановки диагноза от врача требовалось лишь слушать и смотреть, не вмешиваясь в "естественный ход болезни"; чтобы не внести искажений в ее внешний портрет. Как следствие, любые попытки расширить арсенал диагностических приемов терпели неудачу. Г. Бургаве попытался внедрить во врачебную практику использование термометра, но это начинание не получило поддержки даже у его учеников. Л. Ауэнбруггер в 1761 г. предложил новый диагностический метод — перкуссию, но был поднят коллегами на смех. Посмотрите на идею Л. Ауэнбруггера глазами представителей классификационной медицины, и вы тоже улыбнетесь. Он предлагал вызывать не проявляемые самой болезнью, искусственные, в буквальном смысле слова рукотворные, симптомы. Для представителей классификационной медицины это было равносильно тому, чтобы покрашенную красной краской белую розу назвать красной.

Во-вторых, ориентация на "распознавание" болезней только на основе характерной для каждой из них совокупности внешних проявлений без учета природы их происхождения привела к тому, что большинство выделенных в конце XVII — начале XVIII века нозологических форм болезней оказались по сути лишь случайным набором симптомов, что было неопровержимо доказано уже в первой половине XIX века. И до тех пор пока этого не произошло, врачи диагностировали и пытались лечить несуществующие болезни, подобно тому как сторонники лечебно-диагностической концепции Галена выявляли и старались устранить несуществующие "внутренние страдания".

Отмеченные недостатки лечебно-диагностической концепции классификационной медицины не позволяют согласиться с теми авторами, которые называют Т. Сиденгама основоположником клинической медицины, а осуществленные им в 60—80-х годах XVII века преобразования началом ее становления. Т. Сиденгам был без преувеличения крупнейшим реформатором практической медицины, но он заложил основы не клинической, а именно классификационной медицины. Клиническая медицина возникнет позднее, в первой половине XIX века, и станет результатом следующей масштабной реформы практической медицины, вызванной появлением в ходе второй научной революции качественно новых естественно-научных представлений о фундаментальных основах жизнедеятельности организма человека в норме и при патологии.

ЛИТЕРАТУРА

1. Глязер Г. О мышлении в медицине. М.; 1969.
2. Фуко М. Рождение клиники. М.; 1998.
3. Meynell G. G. John Locke and the preface to Thomas Sydenham's observationes medicae. Med. Hist. 2006; 50 (1): 93—110.
4. Варвинский И. В. О влиянии патологической анатомии на развитие патологии вообще и клинической в особенности. Моск. врачеб. журн. 1849; ч. 1: 55—109.
5. Сахаров Г. Нозология. В кн.: БМЭ. 1-е изд. т. 21: 527—535.
6. Богданов Н. М. Очерк истории кафедры частной патологии и терапии внутренних болезней в Императорском Московском университете за 1755—1905 гг. M.; 1909.
7. Архангельский Г. В. История неврологии от истоков до XX века. М.; 1965.
8. Бородулин В. И. История клинической медицины. М.; 2008.
9. Менье Л. История медицины: Пер. с франц. М.; 1926.
10. Мирский М. Б. Хирургия от древности до современности. М.; 2000.
11. Никольский П. Дерматология. В кн.: БМЭ. 1-е изд.; т. 8: 721—729.
12. Мейер-Штейнег Т., Зудгоф К. История медицины. М.; 1925.
13. Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук. В кн.: Бэкон Ф. Сочинения. М.; 1977; т. 1.
14. Сточик A. M., 3атравкин С. Н. Медицинский факультет Московского университета в 18 веке. М.; 2000.
15. Магильницкий С. Г. Очерк истории офтальмологии. В кн.: Многотомное руководство по глазным болезням. M.; 1962.
16. Сточик A. M., Затравкин С. Н., Саркисов С. А. Глазные болезни в программе обучения на медицинском факультете Московского университета в 18 веке. Сообщение 1. Глазные болезни и их преподавание в Европе в 18 веке. Пробл. соц. гиг. здравоохр. и истории мед. 2005; 47—50.
17. Селицкий С. Акушерские операции. В кн.: БМЭ. 1-е изд.; т. 1: 299—314.
18. Разумовский В. Н. Медицина и хирургия в 19 столетии. Речь, произнесенная в первом Общем собрании VIII Съезда Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова. М.; 1902.

---

←1.Наиболее крупные врачи конца XVII—XVIII веков (Г. Бургаве, Ф. Гоффманн, Б. де Соваж, У. Кулен, А. де Гаен, М. Штолль, У. Геберден, Г. ван Свитен, Ф. Вик-д'Азир и др.), полностью разделявшие предложенные Т. Сиденгамом целевые установки диагностических исследований, в вопросе о принципиальной непознаваемости ближайших причин болезней были существенно менее категоричны. Многие из них создали собственные теоретические медицинские учения, направленные как раз на объяснение того, какие изменения происходят в организме при болезнях. Однако никто из названных врачей не пытался "вычислять" эти изменения в ходе диагностических исследований у постелей больных и не опирался на них при выделении новых болезней. Все богатство теоретической медицинской мысли XVIII века использовалось исключительно для объяснения "природы" уже выделенных болезней.
←2.Так у автора статьи (прим. ред.).
←3.Нозографии XVIII века создавались на основе одновременного использования двух основных способов построения научных классификаций. При выделении классов, видов, родов использовался метод дедукции с привлечением теоретических положений тех или иных медицинских систем и учений. Распределение же конкретных нозоформ по этим разрядам осуществлялось в соответствии с методом индукции "по внешним признакам".
←4.Соваж разделил 2400 нозологических форм болезней на 10 классов, 44 вида, 315 родов.
←5.Во второй половине XIX века, описывая клиническую картину подагры, А. Труссо восхищенно заметит: "Как мало осталось делать после него".
←6.На основе опия Т. Сиденгам составил рецепт настойки (опий, корица, шафран), пользовавшейся широкой известностью и популярностью в медицине XVIII—XIX веков и носившей его имя.
←7.У. Видеринг очень близко подошел к понимаю того, что это были "сердечные" отеки. В 1785 г. он подробно описал дозировку, показания и противопоказания к применению препарата [8].
←8.B период господства галенизма считалось, что главной световоспринимающей структурой глаза является хрусталик. Первым эти представления попытался опровергнуть И. Кепплер. В начале XVII века он описал физиологическую диоптрику глаза и указал, что глаз представляет оптический аппарат, в котором роговица, хрусталик и стекловидное тело являются преломляющими средами, а световоспринимающей структурой глаза — сетчатка. Однако тогда врачебное сообщество оказалось не готово воспринять эти идеи.
←9.Чрезвычайно показательно, что проблемой лечения гнойных дакриоциститов активно занимался и другой крупнейший врач и патолог начала XVIII столетия — Г. Шталь. Он посвятил этой проблеме свою докторскую диссертацию "О слезном свище" (1702), а предложенный им способ лечения — операция вскрытия слезного мешка и катетеризация слезного канала — был на практике осуществлен французским хирургом и офтальмологом Ф. Пти.
←10.Формально первым изобретателем щипцов может считаться П. Чемберлен (1569). Однако он и его семья утаили от коллег это изобретение, превратив его в объект бесчисленных торговых сделок, продолжавшихся до конца XVII века. Поэтому годом фактического изобретения акушерских щипцов по праву считается 1723 г., когда И. Пальфин представил свой инструмент Французской академии наук.

• twitter